Сказание о Проклятой Обители - Валентин Вайс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту шкатулочку, резную, окованную позолоченным серебром, любила Астейн безмерно. В темном углу амбара или на берегу ручья, убежав от всех, доставала цепочки одну за другой, и, любуясь, раскладывала подле себя. Око Дракона из столичного Ансгахалла, из приграничного Грейвена, из далекого Чистого Дола и загадочного Эйнара – это словно карта отцовских странствий, только в серебре и золоте.
Иногда же забредали в усадьбу существа весьма странные, если не сказать больше. И о тех краях, из которых они приходили, знать отчего-то совсем не хотелось. Такие встречи заставляли вспомнить Оборотный Мир или, как его называли жители Благословенного королевства – Лабиринт Предвечной Тьмы. Двери тогда закрывали на тяжелые засовы. Ингвальд спешил снять со стены меч, а Гуда сворачивала шею самой невезучей курице и капала кровью на шипящие камни очага во славу Хозяйки Леса и ее сыновей.
* * *
Однажды, в самом начале сезона урожая, вновь гонимая горькой обидой, не чуя под собой ног, Астейн примчалась через заливной луг в Светлую рощу, к Серебряному ручью. Обида пустяковая была, но уж слишком часто ее поступки рождали родительские гнев и раздражение. И не всегда бабушка Хервёр оказывается рядом, чтобы заступиться за внучку, прикрыть ее заботливым крылом от несправедливых упреков. Вот и в тот раз никто не заступился. Теснилась грудь неисчислимыми горестями, обжигали щеки горючие слезы.
Заветный ручей искрился в мягком свете полуденного солнца. Холодная живительная вода привычно смыла соленую влагу с пылающего лица, растворила душевную боль, унесла ядовитый гнев.
Увы, целительное одиночество оказалось нарушено: совсем рядом, так что можно дотянуться, на плоском валуне примостилась худенькая девочка. Громкие всхлипывания и тяжкие думы усыпили бдительность, ослепили и оглушили, вот Астейн и не заметила ее. Острые лопаточки, – два колышка, – топорщили ветхий лён рубахи. Ручки-прутики тянулись к воде, но, едва коснувшись, сразу отдергивались, словно и не вода это вовсе, но жалящий огонь. Лица не разглядеть – низко опущена голова, соломенные волосы тонким покрывалом скрыли его.
– Почему плачешь? – первой нарушила неловкое молчание незнакомка, не поднимая головы.
– Не знаю. – Астейн пожала плечами и ответила так, как всегда отвечала чужакам и нежданным гостям.
Это ее ручей и никому другому здесь места нет. Даже с Хельми старалась сюда не ходить без особой надобности. Но потом словно что-то заставило устыдиться излишней резкости ответа, и с языка сорвалось:
– На брата обиделась.
Незнакомка кивнула едва заметно, и продолжила смотреть на воду.
– Откуда ты здесь? – наконец задала Астейн один из многих вопросов, что пчелиным роем жужжали в голове.
– А у меня нет брата, – прошелестела девочка, будто и не услышала. – Это хорошо, когда есть брат?
– Не слишком. – Дочь Ингвальда растерялась, но ответила честно, позабыв в тот же миг про все вопросы.
Незваная гостья вновь кивнула. Потом резко встала, так что кости хрустнули, быстро повернулась к лесу и решительно молвила:
– Пойдем со мной.
– Куда?
– С моим батюшкой на лодке кататься. Ты любишь речные лилии? Он нарвет их нам.
– Они быстро вянут. – Ноги пришли в движение не спросясь разума, и Астейн отправилась следом.
– Эти волшебные – долго простоят. А, может, и вовсе не завянут.
Тугим парусом надувался белый лен рубахи. Черными горошинами скакали впереди грязные пятки. Стремительно мчалась тонкая девочка-тростинка, словно ветер нес ее. Едва поспевала Астейн за незнакомкой.
Мелькала белым мотыльком хрупкая фигурка, перепрыгивая-перелетая с узловатого корня на древний валун, а с валуна на черничную кочку. Астейн спотыкалась, но бежала за ней, будто прикованная незримой цепью.
Земля стала упругой, топкой. Каждый шаг – что влажный поцелую в горячую стопу.
– Куда мы бежим? – кричала дочь Ингвальда в лесную чащу, и слышала в ответ далекое и звонкое:
– К реке!
Нет за лесом никакой реки. Это Астейн точно знала. За лесом – только лес, а еще дальше – снежные горы, откуда спускаются злые великаны.
Но сырое чавканье под ногами и речные запахи говорил об обратном. Как такое может быть? Ведь не раз с батюшкой и братом ходила в эти леса и никакой реки не встречала. А если бы такая нашлась, то хуторяне всенепременно повадились бы здесь рыбу удить.
Сосны расступились, и к немалому ее изумлению открылась река столь широкая, что противоположного берега и не видно было. Зеленовато-сизый туман призрачным покровом растекался по черной глади. Едва слышно перешептывался камыш, укрывая сонно крякающих уток.
У камышовых зарослей поджидала утлая лодчонка. Высокий мужчина рядом с ней кутался в длинную черную шерстяную накидку. Скрытое глубоким капюшоном лицо так ни разу и не оборотилось в сторону сбежавших с холма девочек. Ни единого слова приветствия не произнес он, ни одного вопроса не задал ни дочери, ни Астейн, пока та неловко карабкалась в раскачивающуюся лодку.
– Залезай, залезай, – подбадривала девочка, забравшаяся к тому времени на самый нос, – батюшка покатает нас!
На самом краю сознания падающей звездой промелькнул и тут же растворился во мраке вопрос: почему она не видела отражения чужачки в водах ручья?
Страх обрушился на Астейн внезапно, словно камнепад, едва она оказалась на сыром дне лодки рядом с рыболовными снастями. Девочка задохнулась и судорожно вцепилась в борт.
– Что не так? – незнакомку было не видно, но голос ее звучал тревожно и напряженно.
– Почему я не вижу ваших лиц? Покажи лицо, убери волосы, повернись ко мне!
– Вот так странная просьба! – засмеялась та. – Давай от берега отплывем, я и покажу лицо.
Ее отец уже оттолкнул лодку, запрыгнул, и принялся грести одним веслом.
– Нет, нет, мне нельзя! – закричала Астейн.
На гребне холма, с которого они только что сбежали, сгустилось и нестерпимо ярко засияло искристое облако. Из золотого сияния тянулась рука, и нежный голос неслышно молил вернуться. В голове рождались слова неизвестные, складывались в фразы и срывались с дрожащих губ Астейн песней-молитвой:
– Да не коснутся меня руки нечистого, да избавит Предвечный Свет от сетей Черного Рыбака…
В тот же миг прокатился по недвижной реке страшный звериный вопль, и невидимая сила выкинула Астейн из лодки.
Девочка зашлась криком:
– Стой! Вернись! Ты моя! Батюшка, останови ее!
Речная вода приняла потное тело в ледяные объятия. Лодка еще не успела отплыть далеко и ноги без труда нащупали илистое дно. Астейн мгновенно вынырнула. Откашливаясь и сдирая с лица налипшие водоросли, она резко обернулась. Мужчина вынул весло из воды, аккуратно положил в лодку, и с неспешной уверенностью протянул к ней руки.
Омерзение охватило девочку, едва она разглядела эти руки: гнилое мясо свисало с желтоватых костей и шевелилось мелкими белыми червяками. Жирные и блестящие от слизи, они тяжелыми каплями срывались в черную воду.
Мышцы скрутила тугая судорога. Астейн отшатнулась, ноги заскользили, и рвущийся из груди крик залила мутная вода, неудержимым потоком хлынувшая в разверстый рот.
Из записок Аделины Отшельницы
«Помню, очнулась я посреди Серебряного ручья от пронзительного холода и боли в голове. Спотыкаясь на влажных валунах, выбралась на берег. После еще долго не могла понять, привиделась та девочка и ее жуткий отец-рыбак или и взаправду все случилось. И как ни напрягала память, слова песни-молитвы так и остались на илистом дне незнакомой реки.
Лишь спустя годы довелось мне осознать: то был знак, из самых что ни на есть дурных, и повстречала наивная дурочка не кого-нибудь, а самого Черного Рыбака – ловца душ. Вот тогда открылась я Предвечному Свету и выучила ту молитву наизусть.
В юности многие опрометчиво мечтают заглянуть в будущее хоть одним глазком, но Всеблагая Дева-Мать в мудрости своей прячет его от нас под туманными покровами, дабы до времени не лишать сил и не вселять в слабые души отчаяние».
Глава II
Плач Банши
Когда Астейн шел пятнадцатый год, в усадьбе появился очередной миссионер из срединных земель – Балдред Гундарский, сухой седобородый старец с живыми ярко-голубыми глазами. Ингвальд Большая Нога все дивился, откуда в этом немощном теле столько сил, чтобы добраться в земли северных нордеров. Много позже Астейн поняла – то была сила духа и сила веры, гнавшая Балдреда все дальше на север, дабы нести искру Предвечного Света, не взирая на холод, болезни и опасности. Он привел за собой еще шесть монахов разного происхождения.
Испросив разрешения у Ингвальда, они отстроили небольшую общину у самого берега реки. Ингвальд Большая Нога им в помощь даже работников выделил, демонстрируя всяческое благорасположение и щедрость. Балдред без устали благодарил гостеприимного хозяина за доброту и участие. Бедный старик не догадывался, что в разрешении не нуждается – приречная земля Ингвальду-купцу не принадлежала.
